Каспар Хаузер, или Леность сердца - Страница 113

113

Каспар снял шляпу в знак приветствия; Хикель этого не заметил. Фрау фон Каннавурф еще раз оглянулась и, вся дрожа, прошептала:

— До чего же страшный человек! Что могло привести его в такое состояние?

Возможно ли, чтобы лейтенант полиции, даже впавший в отчаяние из-за новых проигрышей, до такой степени забылся, что позволил себе стоять на улице, пусть скрытый темнотою и выступом стены, с видом человека, едва оправившегося от эпилептического припадка? Вообще-то такие припадки не свойственны картежникам; за ночь с них сходит весь хмель злополучной игры, и они вновь хладнокровно вверяют себя воле коварного случая. Бывает, что на карту они ставят не деньги, а человеческую душу, и бес, иной раз, вручает им гнусное долговое обязательство, которое они вынуждены подписать собственной кровью.

Когда Хикель в обед воротился домой, у дверей его встретил незнакомый человек, подал ему запечатанный конверт и тут же исчез, не проронив ни слова. Опытным взглядом лейтенант полиции немедленно установил, что у подателя письма фальшивые волосы и наклеенная борода. Письмо, которое Хикель тотчас же вскрыл, было зашифровано; на расшифровку такового, хотя ключ и был известен Хикелю, у него ушел весь остаток дня. В письме речь шла о поездке, в которой ему предстояло сопровождать президента. Хикель читал и перечитывал. Он все уразумел сразу и читал только, чтобы избавить себя от необходимости думать.

Ровно в семь вечера он поднялся из-за письменного стола и минут десять прошагал взад и вперед по комнате. Потом открыл застекленный шкафчик, достал бутылку виски, подаренную ему графом Стэнхопом, налил дополна изящный серебряный стаканчик и залпом его осушил. Наконец взял щетку, вычистил мундир, пристегнул саблю, кликнул свою собаку и в половине восьмого вышел из дому. Он, видимо, пребывал в отличном расположении духа, так как продолжал тихонько насвистывать какую-то песенку, да еще изредка трещал пальцами. Но под аркой Херридовой башни вдруг остановился и внимательно посмотрел себе под ноги. Ручная тележка, которую толкал перед собою какой-то человек, ударила его в бедро, и он счел за благо отойти немного подальше, за угол к караульной будке. Там его и заметили возвращавшиеся в город фрау фон Каннавурф и Каспар.

Мы недооценили бы характер лейтенанта полиции, предположив, что такое затемнение разума длилось у него дольше, чем это бывает обычно при внезапном отливе крови от головы. В восемь часов он, вместе с несколькими коллегами, уже ел рыбу в «Золотой вилке», а в девять явился в казино. Может быть, столь точное указание времени произведет неприятное впечатление на читателя, но мы все же обязаны добавить, что от девяти вечера до четырех утра до его слуха не доносилось ничего, кроме шороха карт. На сей раз Хикель оказался в выигрыше. Когда же в сером предрассветном сумраке он возвращался домой, с ним произошло нечто странное: возле гостиницы «Звезда» он вдруг остановился посреди улицы, прижал саблю к ноге и долгим пронзительным взглядом впился в то самое окно, в котором однажды видел прекрасную незнакомку.

Он спал долго и утром, когда полицейский явился с рапортом, слушал его в пол-уха. Шильдкнехту вменялось в обязанности каждое утро докладывать, где он днем или вечером побывал с Каспаром. С некоторых пор его доклады звучали достаточно однообразно: «Мы зашли за фрау Каннавурф», — или: «Нам встретилась фрау Каннавурф, и мы вместе отправились на прогулку», — или: «Шел дождь, и мы сидели в беседке у фрау Имхоф». Впрочем, это «мы» звучало в устах Шильдкнехта весьма скромно: о Каспаре он говорил с неизменной почтительной сдержанностью. Заметив же, что начальник с тревогой выслушивает сообщения о регулярных встречах Каспара с фрау фон Каннавурф, старался самим своим тоном засвидетельствовать полнейшую невинность этих встреч. Так, например, он добавлял: «Они много говорили о погоде», — или: «Разговор у них шел об ученых вещах».

Все эти подробности Шильдкнехт выдумывал, ибо на самом деле ухитрялся все время держаться на почтительном расстоянии от обоих.

Хикель стал относиться к парню с недоверием.

Однажды вечером он застал его на кухне. Устроившись в уголке и поставив перед собою свечку, Шильдкнехт, водя пальцем по строчкам, читал какую-то книгу. Заметив вошедшего, он вконец растерялся, его румяные щеки покрылись бледностью. Хикель взял книгу у него из рук и стал темнее ночи, убедившись, что это брошюра Фейербаха.

— Где ты это взял? — набросился он на Шильдкнехта. Парень отвечал, что нашел книжку на шкафу у господина лейтенанта.

— Ты не имел права ее трогать, — гремел Хикель, — если такое безобразие еще раз повторится, я тебя выгоню взашей, да еще наложу дисциплинарное взыскание, заруби это себе на носу!

Наверно, любая пиратская история в той же мере возбудила бы любопытство этого олуха, позднее успокаивал себя Хикель, сознавая бессмысленность своей вспышки. Тем не менее он уже почуял опасность, парень ему попался явно неподходящий, и его следовало поскорее сплавить. Повод к тому не замедлил представиться.

Зайдя на следующий день за Каспаром, Шильдкнехт заметил, что юноша чем-то расстроен. Он попытался развлечь его игривой историйкой из казарменной жизни. Каспар и вправду разговорился, спросил, откуда Шильдкнехт родом, кто его родители; парень старался возможно веселее отвечать на эти вопросы, хотя детство было достаточно печальной главою в его жизни. Рос он у мачехи, отец рано отдал мальчонку в люди, и не успел тот покинуть родной дом, как мачехин любовник в драке убил его отца. Теперь и он и она сидели в тюрьме, а братья Шильдкнехта промотали все имущество.

113