— Вы ищете кого-нибудь? — спросил Шильдкнехт.
— Да, одна женщина назначила мне здесь встречу, — ответил Каспар. — Ну, не беда, пойдемте домой.
Они повернули назад; когда они добрались до дворцовой площади, Каспар увидел фрау фон Каннавурф. Она рассыпала хлебные крошки целой стае воробьев. Каспар остановился в отдалении. Он смотрел на птиц и совсем забыл поздороваться. Кормление вскоре окончилось; фрау фон Каннавурф снова надела шляпу, которая до сих пор висела у нее на руке, и сказала, что полтора часа прождала его в оранжерее.
— Я ведь несвободный человек и не всегда могу выполнить то, что обещал, — ответил Каспар.
Они спустились вниз по улице, потом свернули налево и пошли вдоль пригородных садов. Шильдкнехт вышагивал позади; маленький, краснощекий, одетый в зеленую форму, он выглядел очень комично. Самым высоким из троих оказался Каспар, ибо фрау фон Каннавурф тоже была миниатюрна, как девочка.
— Собственно, я приехала в этот город из-за вас, Хаузер, — сказала молодая женщина после того, как они довольно долго молча шли рядом. В ее слегка напевном голосе слышался иностранный акцент, а говоря, она то и дело моргала, как человек, у которого устали глаза.
— Да, и что же вам от меня угодно? — спросил Каспар, скорее беспомощно, нежели резко. — Вы уже вчера в театре сказали, что приехали сюда из-за меня.
— Это для вас не ново, думаете вы. Но я ничего от вас не хочу. Напротив. На ходу трудно говорить об этом. Давайте сядем, там наверху в траве.
Они поднялись по склону заросшей орешником горы и присели на траве перед изгородью. Им было видно солнце, уходящее за лесистые вершины Швабских гор. Каспар смотрел на него с благоговением. Фрау фон Каннавурф облокотилась о землю и устремила взор в фиолетовую даль.
Шильдкнехт, поняв, что его присутствие нежелательно, уселся поодаль на поваленном дереве.
— В Швейцарии у меня есть маленькое имение, — начала фрау фон Каннавурф, — я купила его два года назад, чтобы иметь убежище и приют в свободной стране. Я предлагаю вам поехать туда со мной. Вы там сможете жить, как вам заблагорассудится, ничто не будет вас обременять, никакая опасность не будет грозить вам. Я сама не стану мешать, я не могу сидеть на одном месте, меня постоянно куда-то тянет… Дом в долине стоит совсем обособленно, между высоких гор, на берегу озера. Нельзя представить себе ничего великолепнее вечных снегов на вершинах, которые видно, когда сидишь там в саду под яблонями. Потребуется слишком много времени и сил, чтобы я могла гласно увезти вас, а посему я предпочитаю, чтобы вы бежали со мною. Вам надо только сказать «да», у меня уже все подготовлено.
Она повернулась к Каспару, и он, оторвав свой очарованный взгляд от красного солнечного шара, посмотрел на нее. Надо было быть истуканом, чтобы остаться равнодушным к этому прекрасному лицу, и с его губ, сами собой, словно он ее не слышал, сорвались слова:
— Вы очень красивы!
Фрау фон Каннавурф зарделась. Ей не удалось за язвительной усмешкой скрыть болезненное чувство. Рот ее, в котором было что-то ребяческое и милое, то и дело подергивался, когда она молчала. Ее удивленный взгляд смутил Каспара, и он снова стал смотреть на солнце.
— Вы мне не отвечаете? — спросила фрау фон Каннавурф тихо и разочарованно.
Каспар покачал головой.
— То, что вы хотите от меня, сделать невозможно, — сказал он.
— Невозможно? Почему?
Фрау фон Каннавурф стремительно встала.
— Потому что мне там нечего делать, — твердо ответил Каспар.
Молодая женщина смотрела на него. На ее лице было выражение, как у внимательного ребенка, и бледна она была, точно небо над их головами.
— Вы хотите принести себя в жертву? — спросила она в упор.
— Я должен быть там, где мне подобает быть, — решительно продолжал Каспар, не отрывая взгляда от места, где только что скрылось солнце.
«Его не удастся убедить, — тотчас же подумала фрау фон Каннавурф. — Великий боже, как все для него просто и ясно: да — нет, красиво — безобразно. Он смотрит на мир сверху вниз. И в лице его безграничная доброта сочетается с наивной и нежной печалью. Глядя на него, невольно чувствуешь растроганность и удивление».
— Но что вы намерены делать? — помедлив, спросила она.
— Я еще не знаю, — отвечал он как во сне, провожая глазами облако, похожее на бегущую собаку.
«Итак, то, что мне говорили, неверно; он ничего не боится, — думала молодая женщина. Она встала и стремительной походкой пошла вперед, спустилась с холма, прошла мимо Шильдкнехта, который, как видно, задремал. — Каспара необходимо защитить, — думала она, — он себя погубит, он мчится навстречу гибели. Каспар ведь сам не знает, что сделает. Он, вероятно, не в состоянии составить себе план действий, но действовать будет, теперь ничто уже не отпугнет его. Разгадать его нетрудно, хотя кажется, что он — само молчание».
Она остановилась, поджидая Каспара.
— О, да вы быстро ходите! — сказал он, догнав ее.
— Свежий воздух пьянит меня, — отвечала она, с трудом переводя дыхание.
Когда фрау фон Каннавурф и Каспар проходили под аркой Херридовой башни, они вдруг увидели возле пустой сторожевой будки лейтенанта полиции. И оба невольно замерли на месте, ибо что-то устрашающее было в этой фигуре. Хикель стоял, прислонившись плечом к будке, словно кариатида. Несмотря на темноту, видно было, что на его пепельно-сером лице застыло гнетуще-мрачное выражение. Позади него стояла его собака, большой серый дог, так же неподвижно, как хозяин, и пристально смотрела на него снизу вверх.