Каспар Хаузер, или Леность сердца - Страница 93

Тут вошел президент и в изумлении остановился в дверях. Была ли то случайность или непостижимое стечение обстоятельств, в которых открывалась эта незаурядная судьба, но в чудесном противостоянии юноши и портрета президенту почудился знак свыше. Недаром мать Каспара (да, мать, если в свете реальных событий устоит возведенное им здание страшных предположений и половинчатой уверенности) сродни этому герою.

— Знаете ли вы, кто перед вами, Каспар? — громко спросил Фейербах.

Каспар отрицательно покачал головой.

— Тогда я вам скажу. Тот, кто сумел убедить человечество во всемогуществе сильной воли. Разве вы никогда не слышали об императоре Наполеоне? Я знавал его, Каспар, видел его, с ним говорил, я был посредником между ним и нашим королем Максимилианом. То было великое время, от которого ныне мало что осталось.

Президент с тоскливо-задумчивым взглядом отвернулся от Каспара. Он вдруг ощутил бремя лет; долго, очень долго защищался он от когтей старости. Его взгляд почти испуганно скользнул по все еще неподвижно стоявшему юноше, казалось, он ждет от него приговора, ждет, что тот скажет: ваше бессилие выставлено теперь напоказ всему миру. Последние испытания, все, выстраданное им от власть имущих, наполнило стыдом его душу. Пламя ненависти и злобы ко всему, что зовется человек, внезапно вспыхнуло в нем. Скрежеща зубами, он раз десять стремительно прошел взад и вперед между окном и дверью; только вид побледневшего от испуга Каспара до некоторой степени возвратил ему самообладание, и он брюзгливо осведомился, достаточно ли сытно его кормят у Кванта.

— На это жаловаться не приходится, — отвечал Каспар.

Двусмысленности его ответа Фейербах, видимо, не заметил.

— А что поделывает лорд? — продолжал он спрашивать, пристально и сурово глядя на юношу. — Имеете ли вы от него какие-нибудь вести? И сами писали вы уже ему или нет?

— Я пишу ему каждую неделю, — отвечал Каспар.

— Где он сейчас находится?

— Он собирается в Испанию.

— В Испанию? Так-так, в Испанию. Это очень далеко, голубчик мой.

— Да, я знаю, что это далеко.

Их немногословную беседу прервал приход полицейского чиновника, который принес данные следствия о ночном налете. Каспар откланялся.

— Где вы пропадали? — недовольно спросил Квант.

— Вы же знаете, что я был у президента, — отвечал Каспар.

— Хорошо, но вы были недостаточно тактичны, чтобы сократить свой визит, зная, что дома вас ждут с ужином.

Еда у Квантов была делом серьезным. Учитель неизменно садился за стол во взволнованно-растроганном состоянии, его взгляд впивался в сотрапезников, как бы проверяя, достаточно ли благоговейно они настроены. Когда фрау Квант возвещала, что будет сегодня подано, хозяин дома либо сопровождал перечисление блюд довольными кивками, либо хмурился. Если кушанье было ему по вкусу, он приходил в наилучшее расположение духа, если оно ему не нравилось, то каждый кусок он проглатывал с выражением горькой иронии по адресу убогого человечества. Больше всего он любил соленые огурцы и подогретый картофельный салат. Наслаждаясь этими сомнительными деликатесами, Квант редко упускал случай подчеркнуть, сколь скромны его потребности. Учительша превосходно стряпала и не оставалась нечувствительной к похвалам мужа, хотя иной раз он и облекал таковые в чрезмерно ученую форму. Так Квант любил говорить, что, если бы он не взял ее в жены, покойный Тримальхион наверняка бы воскрес, чтобы на ней жениться. После ужина наступал приятный часок домашних туфель, шлафрока, мягкого кресла и чтения газет. В трактир Квант почти никогда не ходил, отчасти из соображений экономии, отчасти же потому, что его там не очень-то долюбливали. Уютный уголок у печки он предпочитал сиденью в трактире.

Правда, с тех пор как в их доме водворился Каспар, эти идиллические вечера утратили свою прелесть. Что-то мучило Кванта, а что именно, он и сам частенько не знал. Давайте представим себе пса, умного, нервного сторожевого пса. Представим себе, что этот пес, рыская по доверенному ему участку, проглотил что-то ядовитое; сжигаемый изнутри гибельным огнем, он бессознательно заползает в самые темные места, томясь нестерпимой жаждой, лижет мокрую землю, преследует собственную тень, рычит на муху, без ума носится туда и сюда, весь мир считая отравленным, тогда как яд терзает лишь его злосчастные внутренности, — и мы уясним себе душевное состояние достойного всяческих сожалений учителя Кванта. Злой рок накрепко приковал его к Каспару, главной его целью стало: «разведать тайну». Он охотно пожертвовал бы несколькими годами жизни, лишь бы поскорей узнать, что «за этим кроется».

Около восьми в гости к Квантам пришел лейтенант Хикель. Он пребывал в дурнейшем настроении, так как прошлой ночью проиграл в фараон шестьдесят пять гульденов, не смог полностью расплатиться и теперь над ним тяготел карточный долг. С Каспаром он был на редкость приветлив, расспрашивал, о чем он говорил с президентом, однако к чистосердечному рассказу юноши отнесся недоверчиво, очень уж таковой показался ему незначительным.

— Да, наш друг не из разговорчивых, — пожаловался Квант, — я, например, ничего не знал о налете на кабинет президента и едва-едва вытянул из него кое-какие сведения. Вам известны какие-нибудь подробности, господин лейтенант? Надо надеяться, что полиция уже напала на след преступников.

Хикель равнодушно отвечал, что у Альтенмура задержали подозрительного бродягу.

— Чего только не случается, — сокрушался Квант, — и какая же нужна наглость, чтобы совершить нападение на кабинет человека, стоящего во главе Апелляционного суда. — Но про себя он думал: «Хорошо, очень хорошо, малость посбили спеси с этой неприкосновенной особы! Вот здорово, оказывается, мошенники могут как следует проучить такого вельможу».